Обсудить статью в дискуссионном клубе 
Дергачев В.А. Глобальная геоэкономика (трансформация мирового экономического пространства). Научная монография. — Одесса: ИПРЭЭИ НАНУ, 2003. - 238 с.
Глава 2. Неолиберальная глобализация
Неолиберальная глобализация — интернационализация экономической, политической и культурной жизни человечества, сопровождаемая игнорированием многих цивилизационных императивов. Этот процесс исследуется с позиций цивилизационной геополитики в книге российского философа и политолога Александра Панарина «Искушение глобализмом» (2002). Неолиберальная глобализация, по мнению автора, неизбежно приведет к поляризации человечества на представленный западным миром «золотой миллиард» и бесправную периферию. Геополитические, культурные и экономические проекты «теоретиков глобализма» ведут к нестабильности. Автор отмечает интимную сторону глобализма, которая заключается в последовательном отстранении от местных интересов, норм и традиций. Трансформировалось понятие национальной элиты. Если в прошлом она была выразительницей воли народа в стремлении к лучшему будущему, то в эпоху глобализма быть элитой означает «членство в некотором тайном интернационале». Экономическая логика глобализма знаменует переход к средневековой архаике, постепенному устранению элит от местных национальных интересов. Происходит отделение финансового капитала от производящей экономики, когда банк господствует над предприятием, а международные диаспоры финансовых спекулянтов — над экономическим государственным суверенитетом. Неолиберальная глобализация благоприятствовала «разбазариванию» национального богатства постсоветских государств и вывозу капитала за границу.
«Новый интернационал»
Двойные стандарты «цивилизованного общества» проявляются в решимости строить будущее для избранных или «золотого миллиарда» за счет обманутого и обездоленного третьемирского большинства, присвоения меньшинством планетарных ресурсов. При этом бывший «второй мир» лишают реально достигнутых в ходе социалистической модернизации индустриализации и массового просвещения. Носителями глобализма на Западе являются этнические провинциалы, не желающие общечеловеческого будущего. Так Александр Панарин (2002) характеризует «новый интернационал» и дает ему следующую характеристику.
В разгар «холодной войны» столкнулись либеральный (капиталистический) и коммунистический проекты, каждый из которых вышел из европейского модерна или Просвещения, связанного с созданием единого Большого пространства и Большого исторического времени. Столкнувшись в едином социокультурном поле, каждый из проектов предлагал разные способы достижения цели, включая свободу, равенство, благосостояние и просвещение.
Философия постмодерна начала разрушение грандиозного проекта единого пространства Просвещения, единого языка культуры. Постмодернисты стали говорить о множественности социокультурных пространств, и в этом контексте, социализм выглядел не как разновидность единого модернизированного проекта, а как экзотическая особенность русской культуры. По мнению Александра Панарина крайне опасна придача коммунистическому проекту «культурно-антропологического» смысла сводимого к особенностям природы русского человека.
Сознание эпохи модерна опиралось на универсальную политическую экономию и социологию, а самосознание постмодерна формируется с опорой на культурную антропологию и этнологию, подчеркивающие дискретность социума. Известный сторонник постмодернизма Збигнев Бауман представил культуру модерна фигурой паломника, а культуру постмодерна — фигурой туриста. Не зависимо от местонахождения сознание паломника центростремительно. Его путь в Иерусалим или Мекку означает единство пространства постоянного пребывания и священного центра мира, придающее высший смысл жизни. Паломник идет по жизни не любоваться достопримечательностями, а чтобы подтвердить приверженность единым целям. Турист эпохи постмодерна, пересекая континенты, не ищет единого смысла. Для него, чем выше дискретность социокультурного поля мира, тем острее удовольствие туриста.
Если англо-американская философия склонна прописать «реальный социализм» в качестве русской этнографической экзотики, то французы, имеющие длительный диалог с русской культурой, ощущают в этом европейские корни Просвещения. Жан Поль Сартр истолковал драму реального социализма как принципиальное столкновение идеи с косной действительностью, искажающей чистоту первичного замысла. Французам и русским свойственна загадочная болезнь «идеологического фундаментализма», которому атеисты подвержены сильнее, чем верующие. В отличие от верующего, уповающего на Бога, для атеиста характерна специфическая тревога и «нетерпение сердца», чтобы спасти свою душу в абсурдном мире.
Глобализм для Панарина представляет собой процесс интернационализации элит за спиной народов. Привилегированный глобализм за счет демодернизации и примитивизации жизни народов составляет главный вызов века. Среди агентов глобализма выделяется «пятая колонна», ассоциируемая с «пятой властью», в отличие от известных четырех властей (законодательной, исполнительной, судебной и СМИ). «Пятая власть» является властью спецслужб, при которой публичные политики становятся «марионетками театра кукол». В Советской России в качестве «пятой колонны» пролетарского Запада выступали большевики. Большевистское меньшинство пришло к власти в результате переворота и использования эсеровских лозунгов.
По мнению Александра Панарина, одним из первых инициаторов перестройки и нового мышления был президент Соединенных Штатов Джон Кеннеди, попытавшийся претворить в жизнь великие принципы суверенного гражданского общества, которое тайно не опекают и не контролируют спецслужбы. В результате он был устранен американской спецслужбой, возможно, с помощью профессионального содействия советских коллег.
Важнейшего государственной тайной советского режима было знание о необычайной хрупкости социализма, утратившего импульсы европейского Просвещения. Советская власть применяла двойные стандарты в отношении диссидентов. Оппозиционеров-националистов коммунистические глобалисты уничтожали физически или гноили в Сибири, то оппозиционеров-западников высылали на Запад.
Постсоветский режим был создан не демократической оппозицией, а самой правящей коммунистической номенклатурой, конвертировавшей старую власть в новую собственность. По некоторым данным, глобалисты из спецслужб получили в результате приватизации около 65 % всей государственной собственности России. Собственность была распределена в соответствии с прежним номенклатурным статусом. В известные «олигархи» вошли и спецагенты другой стороны, обязавшиеся подстраховать «реформаторов» в случае их провала в «родной» стране. Сотрудничество спецслужб двух сверхдержав по демонтажу «реального социализма» явилось проявлением глобального характера новейшего политического процесса.
Александр Панарин дает следующую классификацию типов глобализма. Глобализм европейского Просвещения ведет к формированию единого мирового пространства, основанного на равнодоступных для всех универсалиях прогресса. Эзотерический глобализм обусловлен сговором правящих элит за спиной народов и образованием консорциума мирового правящего меньшинства. Монопольный глобализм основан на превращении одного государства в носителя мировой власти однополярного мира.
Каждый из трех типов глобализма был использован при переходе от биполярного к однополярному миру. Для манипулирования широким общественным мнением, направляемым демократической интеллигенцией, использовался просвещенческий глобализм. Для манипулирования сознанием посткоммунистической элиты применялся эзотерический глобализм, включающий прежние конфликтующие друг с другом национальные элиты в мировой клуб избранных. Реальный процесс «пошел» по третьему пути. Стало очевидным, что незадачливых кандидатов в мировую правящую элиту попросту одурачили. Но следует отметить, что за продажу своих стран, они получили гарантии их новой собственности. Но не больше. Западные «победители» стали бесцеремонно требовать права участия в переделе и перераспределении ресурсов всего постсоветского пространства. Россия не успела оглянуться, как из стратегического партнера превратилась в побежденную страну.
Однополярый мир нарушает справедливый баланс интересов Запада и Востока и неминуемо ведет к новой мировой войне. Было бы наивно предполагать, что мотивом американской геополитической экспансии в Евразии является забота о правах человека. Для страны эмигрантов, не имеющей глубоких культурно-исторических корней, Евразия не местожительство, о качестве которого стоит заботиться, а природно-ресурсный резерв. Важнейший из архетипов американского сознания заключается в сочетании обиды и ненависть к оставленному Старому Свету с верой в новую обетованную землю. Белые пришельцы восприняли американских аборигенов не в качестве законных хозяев континента, а как досадный балласт. И вместо диалога туземное население постигла демографическая и культурная катастрофа. Здание новой цивилизации воздвигалось на основе философии «пустого» пространства. В постбиполярном мире подобная катастрофа может принять глобальный характер.
Мировые диаспоры, среди которых оказался и русский народ, играют исключительную роль в процессах глобализации. Поэтому важно как будет происходить социопсихологическая трансформация русских в новом зарубежье. Станут ли они паломниками по отношению к большой родине или превратятся в мировых туристов.
Еврейская диаспора, давно прибывавшая на рубеже культур, формирует, по мнению Александра Панарина, психологию той самой остраненности, которая является главной субъективной предпосылкой глобализации. По мнению ученого, согласно психоаналитической теории, вербализация скрытых комплексов дает дополнительные гарантии от их нежданного вторжения в систему принятия решений.
Для современных евреев Америка стала «землей обетованной», олицетворением классического идеала «открытого общества». В отличие от тех, кто полагает, что мировое еврейство использует Америку в своих целях, Панарин придерживается мнения других оппонентов. Соединенные Штаты эксплуатируют ожидания евреев и манипулируют их сознанием. Если в прошлом веке «окончательное» решение еврейского вопроса связывалось с коммунистическим интернационалом, то в настоящее время с «концом истории» — глобальным «открытым обществом», когда человечество превратиться в счастливую диаспору, не знающую отечества. Во многих странах евреи выполняют роль американской «пятой колонны». Но, представим, что Америка, объявившая об окончательном приговоре человеческой истории, не сможет прибрать мир к рукам. Каким очередным риском это обернется для еврейской диаспоры?
Панарин обращает внимание на инверсию еврейского сознания. Еврейские интеллектуалы (Э. Фромм и другие) после окончания Второй мировой войны доказывали неразрывную органическую связь фашизма с немецкой национальной традицией и менталитетом. Но как только Германия превратилась в главного союзника Америки, еврейские интеллектуалы вспомнили о теории Макса Вебера. И протестантская аскеза из воплощения нацистского зла превратилась в важную предпосылку всех либеральных добродетелей. А колыбелью современного тоталитаризма отныне выступает русская община.
Российские реформаторы зарекомендовали себя в качестве не демократов, а глобалистов. Родилась клановая мораль, отвергающая нравственные начала в угоду корпоративному эгоизму. По мере того, как еврейский элемент, вошедший в российскую правящую элиту, «глобализуется» и дистанцируется от больших национально-государственных целей, он одновременно криминализируется и приобретает мафиозные черты. Современный глобализм переплетен с мафиозными субкультурами.
Неолиберальная глобализация обнажила природу экономического тоталитаризма. Между буржуазным и демократическим обществом есть противоречие, которое на Западе не сумели разрешить. Это, прежде всего, противоречие между авторитарной системой предприятия и демократической политической системой. Победа неолиберализма над тоталитаризмом привела к монополии экономической власти олигархов. Глобализм по-американски — это тоталитарная экономическая власть финансовой и другой олигархии, преследующей планетарные амбиции. В качестве нового специфического товара стали выступать национальные интересы, связанные с контролем над собственными ресурсами и территорией. Поставщиком этого товара на мировом рынке являются местные элиты, получившие соблазн попасть в разряд избранных.
Чикагская экономическая школа — социально-экономическое течение 60-80 годов, связанное с Чикагским университетом (Нобелевский лауреат в области экономики М. Фридман и другие), выступающая за ограниченное вмешательство государства в экономику. Это направление включает монетаризм (концепцию «дорогих» денег), стимулирование потребительского спроса путем дешевого кредита и предпринимательской активности посредством снижения налогов, поощрения инвестиций и свободной конкуренции. Чикагская школа поощряет в соответствии с социал-дарвинистской политикой «наиболее приспособленных». В постсоветских странах буревестниками этого неолиберального направления стали так называемые «чикагские мальчики» — великовозрастные выходцы из младших научных сотрудников, использовавшие символы либерализма для вхождения во власть.
Монетаристская философия — технология создания открытого мирового финансового пространства, не признающего национальные границы и суверенитеты. Особенно проявилась в создании мировых финансовых пирамид. В начале двадцать первого столетия годовой оборот валюты составил свыше 400 триллионов долларов и в 80 раз превысил мировую торговлю товарами. Произошла подмена производительных практик перераспределительными. Раньше основная прибыль получалась в процессе реального производства, то теперь в результате игр с валютными курсами. Виртуальная «финансовая экономика» или производство денег ради денег (ростовщичество, ссудный процент) осуждается христианством и исламом как противоречащая природе человека.
Монетаристская революция взорвала существующие статусные коммуникации. Посредством денег наступило торжество сомнительных личностей с наихудшими моральными качествами над наилучшими. И в этом смысле происходящее напоминает реванш отщепенцев и люмпенов большевистской революции. Новые буржуа с революционной энергией взламывают социальные и моральные нормы, осуществляя тихий геноцид незащищенного народа.
В постсоветском обществе сошлись две социальные группы. Бывшая номенклатура, обменявшая власть на собственность, и революционеры монетаризма, с помощью денег отвоевавшие экономические пространства и статусы. В будущем их пути разойдутся, как это произошло в прошлом с большевистскими революционерами. Одни будут ориентироваться на лояльность местной среды, а другие — на глобальный интернационал. Новые буржуа строят постиндустриальное общество, центром которого служат не материальное производство и институты духовного производства (например, классические университеты), а банк.
Если наука превратиться в производство знания-товара, то это повлечет негативные последствия для всего общества. Большинство гуманитарных наук, за исключением экономики, юриспруденции и социологии, будут обречены на полную маргинализацию. Учитывая, что теневая экономика дает высокую норму прибыли, следует ожидать монополизацию знания криминалом. Если внутри страны наука перейдет на сторону корпоративно-криминальных группировок, то на глобальном уровне станет инструментом господства богатых. Не секрет, что через благотворительные и другие западные фонды финансировались проекты, способствующие разрушению цивилизационного кода Восточной Европы.
Классическая европейская философия в лице Канта раскрыла суть Просвещения как интериоризацию универсалий культуры и морали, обеспечивающей превращение «чувственных индивидуалистов» нового времени в рационально мыслящих и законопослушных представителей современной цивилизации. Трансцендентный кантовский субъект способен благодаря универсальной матрице мышления постичь и перевести на язык рациональных понятий любой опыт и воспроизвести его в собственных условиях места и времени.
Трансцендентый субъект Просвещения, по мнению Панарина, открыл следующие перспективы. Во-первых, перспективы науки, созидающей одну из форм единого общечеловеческого пространства. Во-вторых, перспективу единого законодательства и единой общечеловеческой морали. В-третьих, единую историческую перспективу.
Исходя из представлений о многомерном коммуникационном пространстве, было бы ошибкой приписывать заслугу в формировании больших единых пространств либо капитализму (формирование мирового рынка) либо миссионерской деятельности интеллигенции. История мировых религий подтверждает, что задолго до глобализации экономического пространства формировались большие духовные пространства. Народы, за исключением драматических промежутков истории, предпочитали вместо этнического изоляционизма единые великие универсалии.
Но что происходит в настоящее время в постсоветском пространстве»? «Новые русские» и другие этнонациональные разновидности «элиты в законе» вместо пути к глобальному сообществу через цивилизационный диалог предпочитают дорогу инстинкта и телесности. Для них сбрасывание «одежды культуры» и обнажение телесности означает искомую глобальную тождественность. Эта тенденция поощряется продажными местными режимами и западными глобалистами. Чем быстрее культурное пространство человечества превратится в геополитический вакуум, тем успешнее он будет заполнен новыми хозяевами мира.
Современный глобальный сдвиг сопровождается процессом деиндустриализации. На Западе он описывается как переход к цивилизации услуг. Деиндустриализация означает демобилизацию. Массовое сокращение промышленных армий психологически приводит к тем же последствиям, что и демобилизация армий после закончившихся сражений. В постсоветском пространстве издержки массовой демобилизации промышленной армии сопровождается синдромом побежденных. «Рыночники» в процессе реформирования практически уничтожили заделы постиндустиральной цивилизации и обрекли причастных к промышленному подвигу на статус социальных изгоев. Под видом «реформ» был осуществлен реванш наихудших над наилучшими. Реванш давно прошедшего над настоящим и будущим. Наблюдается архаика пробудившегося варварства. Потенциально лучшие превращаются в наихудших. Революционеры становятся рэкетерами, реформаторы — махинаторами, гуманисты — социал-дарвинистами. Блефующий имиджмекер, успешно продающий наихудший товар в наилучшей упаковке. Фундаменталисты будущего заменяются фундаменалистами из далекого прошлого. Без возрождения духа смелой исторической альтернативы худшие будут торжествовать над лучшими. Самые деятельные и пассионарные могут заняться реставрацией прошлого. Нынешние религиозные и другие фундаменталисты олицетворяют не загадочную живучесть старого предрассудка, а инверсию энергии, которая вместо будущего обрекла траекторию «ретро».
Неолиберальный глобализм означает приватизацию планетарных ресурсов «избранным» меньшинством человечества. Отсюда истоки активизации «нового» геополитического мышления на основе социал-дарвинистской теории естественного отбора. Планетарные ресурсы из рук неумелого большинства должны быть перераспределены в управление «избранных». Технологи социал-дарвинистского глобализма, по мнению Панарина, пытаются отыскать будущее в пространстве — образцовом пространстве процветающего Запада. Однако будущее нельзя обрести в пространстве или выменять на те или иные геополитические уступки. Будущее обретается только во времени путем творения, требующего автономии, ответственности и высокого самоуважения.
На Западе трансформировались взгляды на глобальные проблемы. Свертываются социальные и экологические программы. Западная буржуазия после распада мировой социалистической системы начала демонтаж социального государства в интересах неолиберальной экономики. Западное потребительское общество рассчитывает получить новые дивиденды не от научно-технического прогресса, а от перераспределения ресурсов, изымаемых у утративших национальный экономический суверенитет незападных народов. Как свидетельствует европейская история, фазы временного прорыва в будущее периодически сменялись фазами геополитических переделов пространства.
Панарин акцентирует внимание на интеграцию систем Востока и Запада как условие глобальных социокультурных революций. Такая интеграция заложена в самой биполушарной, западно-восточной структуре мира. Цивилизационные понятия Запад и Восток являются, по-видимому, аналогом бинарности человеческого мышления, обусловленные двухполушарной структурой мозга.
Америка пытается предотвратить всякие попытки Западной Европы пойти на риск большого цивилизационного творчества на основе поворота к Востоку и интеграции восточных идей. Современный мир имеет дело с агрессивным неолиберальным фундаментализмом Запада и ответным фундаментализмом Востока, включая мусульманский.
Формируется так называемая физическая экономика, противопоставляющая дутым величинам новейшей банковской экономики натуральные показатели. По мнению Панарина это направление может приобрести в стане поверженных не меньшее идейное влияние, чем в прошлом марксистская политэкономия. В геополитическом противостоянии Моря и Континента Море инициирует виртуальные процессы и манипулятивное знание. Инициатором здесь выступают те, у кого меньше физических ресурсов и меньше готовности прилагать реальный труд для обеспечения завышенных притязаний. В этом противостоянии евразийский континент призван противопоставить «принцип реальности» атлантическому «принципу удовольствия». Реальность Евразии заключается в огромных природных и трудовых ресурсах.
Великая цивилизационная триада — духовная, политическая и экономическая власть — деградирует в роковую одномерность экономической власти, покупающей себе политических менеджеров. Дилемма ближайшего будущего заключается в духовной власти или власти инстинкта. Для будущих соискателей духовной и политической власти потребуется способность к высочайшей самодисциплине, аскетизму и жертвенности. Такие люди возродят суровую и обезлюдевшую российскую Евразию (постсоветское пространство). Для реванша социального начала над инстинктами нужна политическая воля большой власти. Настоящее гражданское общество представляет собой мобилизованную территориальную общину (полис), сообща решающую местные проблемы.
В отличие от вышеизложенной интерпретации неолиберальной глобализации, осуществленной Александром Панариным, американский ученый Гарольд Джеймс в книге «Конец глобализации: уроки Великой депрессии» (2001) обращает внимание на другую историческую аналогию. В начале ХХ века великие технические достижения (автомобиль и телефон) так же вызывали протесты против мира, казалось, вышедшего из-под контроля традиционных политических институтов. Негативная реакция последовала главным образом со стороны богатых индустриальных стран, а не с мировой экономической периферии. Процесс интернационализации хозяйства был приостановлен Первой мировой войной и уничтожен во время Великой депрессии. Победила политика национального протекционизма и автаркии. Общественная реакция по отношению к глобализации привела к созданию необычного союза правых и левых политических сил. Земледельческая аристократия в Европе оказалась перед угрозой упадка из-за конкуренции со стороны дешевого импортного американского зерна. Рабочий класс боролся за внедрение более прогрессивной налоговой политики и ужесточение иммиграционного законодательства. Иммиграция трудовых ресурсов из бедных стран в богатые создавало социальную напряженность в Западной Европе. Таким образом, против свободной конкуренции во внешней торговле и на рынке труда выступили в союзе правые и левые политические силы, представляющие интересы социальных групп, для которых глобализация означала перераспределение. Расположенная в центре между правыми и левыми флангами либеральная коммерческая элита была за открытость экономики. В результате получилось тройное разделение труда между выступающими против глобализации консерваторами, либеральными сторонниками глобализации и стремящимися к перераспределению левыми силами. Радикализация крайних составляющих политического пространства в период между двумя мировыми войнами парализовала демократию. Антиинтернационалистское правое крыло перешло в фашизм, а левое — в коммунизм.
Старая тройная поляризация вновь вернулась с новой волной глобализации в начале ХХI века. На правом крыле сильны позиции крупного национального промышленного капитала, выступающего против превратностей международных рынков. На левом фланге ширится движение против засилья мигрантов на европейском рынке труда. Иммигранты могут вызвать понижение заработной платы менее квалифицированным рабочим. Находящаяся в политическом центре либеральная элита («люди Давоса») выступают за глобализацию.
Становится очевидным, что издержки глобализации слишком очевидны. Об этом свидетельствуют результаты парламентских и президентских выборов в Европе. Выступающие за простую либерализацию и отрытость партии теряют избирателей. Кризис политического движения консерваторов и социалистов способствует усилению антиглобализма.
Антиглобализм — транснациональное социальное протестное движение. Его идейным родоначальником принято считать американского экономиста Джеймса Тобина, предложившего взимать хотя бы символический налог на финансовые спекуляции и направлять полученные средства на социальные нужды. Объем финансовых спекуляций во много раз превышает объем мировой торговли. При ставке налога в 0,1 процента образуется сумма в сотни миллиардов долларов. В конце 90-х годов во Франции была создана национальная организация «АТТАК» (аббревиатура лозунга «За налог Тобина в пользу граждан). В дальнейшем к ставшей международной организации примкнули профсоюзное, женское, экологическое и другие протестные движения, включая радикальные анархические. Движение выступает против использования преимуществ глобализации лишь в интересах транснациональных корпораций. Антиглоаблисты считают, что выгоды от либерализации торговли, прежде всего в рамках Всемирной торговой организации, получает международный торговый капитал. Бурные демонстрации антиглобалистов прошли в Сиэтле, Генуе, Мельбурне, Давосе, Вашингтоне и Праге. Выступления антиглоаблистов часто сопровождаются столкновениями с силами порядка, актами насилия и вандализма.
Одной из форм проявления процессов глобализации является «культурный империализм». Его чаще всего отождествляют с американской массовой культурой, мировую экспансию которой объясняют антиавторитарным духом. По мнению немецкого ученого Уинфреда Флака массовая культура постепенно упразднила ограничения, связанные с необходимостью определенного образовательного уровня для её потребителей. Это и послужило успеху культурной революции. Здесь на переднем фланге оказалась Америка. Этническое и культурное многообразие привело к развитию таких форм передачи информации, рассчитанных в основном на зрительное и слуховое восприятие. Потребители массовой культуры пассивны. Их настроение создается путем воздействия над подсознание. В результате произошло все большее отделение эмоционального восприятия от морального и информационного. Произошел триумф «настроения над моралью».
Классическим примером наступления на мировую культуру стала индустрия Голливуда. Американцам удалось на практике внедрить ленинский лозунг о том, что кино является наиболее важнейшим из искусств. Американцы превратили киноиндустрию в важнейший геополитический фактор покорения мирового культурного пространства. Соединеные Штаты ежегодно тратят на самое массовое из искусств 10 млрд. долларов и выбрасывают на мировый рынок 700 картин. Столько фильмов снимает вся Европа при более скромных затратах. Например, Великобритания тратит 700 млн. долларов в год.
Кроме вышеизложенных аспектов неолиберальной глобализации, обратимся к другим возможным последствиям трансформации мирового сообщества.
«Глобальное общество риска»
Известный германский социолог, профессор Мюнхенского университета Ульрих Бек (2001, 2002) сформулировал представления о «глобальном обществе риска». Современный мир, по мнению ученого, со скоростью технического прогресса увеличивает глобальный разрыв между языком обозримых рисков, в границах которых мы мыслим и действуем, и необозримых угроз. Технические достижения в области атомной энергетики, генных, компьютерных и других технологий могут вызвать в будущем непредсказуемые, неконтролируемые и возможно необъяснимые последствия, угрожающие существованию жизни на Земле. Человек своими цивилизационными решениями создает глобальные проблемы и угрозы, противоречащие институционализированному языку существующего контроля. Как это было с Чернобылем или атакой террористов против США. В этом состоит политическая взрывоопасность глобального общества риска, которую нельзя описать или измерить с цифрами погибших или раненных. В глобальном обществе риска, как правило, «взрывается» ответственность государственных институтов, оказывающиеся беспомощными при соприкосновении с действительностью.
Ульрих Бек выделяет в глобальном обществе риска экологические, финансовые кризисы и транснациональные террористические угрозы. Глобальный характер зримых угроз вызывает к жизни новые формы политических альянсов, направленных против общих угроз, и усиливает региональную разновременность или же неравенство между странами. Очевидно, что пути, ведущие в глобальное общество риска и из него, будут различны для западных и других государств. Монополии европоцентризма приходит конец. Можно предположить, что в будущем будет существовать много обществ, например, китайское, российское или латиноамериканское. Они будут стремиться предложить и испытать другие модели современности, выборочно использующие элементы западной модернизации.
В современном мире произошло отмирание расстояний в военной сфере. Мирные символы гражданского общества повсюду могут стать инструментами ада в руках решительных фанатиков. Террористические группировки вступили в конкуренцию с государствами и превратились в глобальный фактор. Современный транснациональный терроризм может иметь самые разные цели, идеологии и фундаментализмы. Террористы-смертники черпают чудовищную разрушительную силу из целенаправленного отказа от собственной жизни и тем самым разрушают существующие нормы права. Террорист-самоубийца является носителем одноразового акта, обусловленного одновременностью деяния, добровольного признания и самоуничтожения. Мы стоим на пороге индивидуализации войны, что, в конечном счете, ведет к смерти демократии.
В контексте глобального общества риска смещается значение понятий «экономическая глобализация» и «неолиберализм». Вспышка транснационального «Чернобыля глобализации» похоронила блага неолиберализма. Девиз о замене политики и государства экономикой стремительно теряет свою убедительность. Победное шествие неолиберализма не состоялось. Вера капиталистических фундаменталистов в спасательную силу рынка и глобальную справедливость оказалась опасной иллюзией. Без государства и государственных институтов не может быть безопасности.
Альтернатива неолиберализму видится не в национальном протекционизме, а в новой эре глобализации политики и государств. Транснациональная политика теперь определяется готовностью к взаимопроникновению и кооперации. Ульрих Бек обращает внимание на странную закономерность. Противодействие глобализации заставляет её мотор работать еще интенсивнее. Этот парадокс заключается в том, что противники глобализации сами пользуются глобальными средствами коммуникаций. Террористический акт против Америки был инсценирован как катастрофа и массовое убийство в прямом эфире.
Политическая динамика изменила подход к проблемам национальной безопасности. Перед угрозой глобального террора, финансовых и экологических кризисов единственный путь к национальной безопасности пролегает через транснациональную кооперацию. Глобальные альянсы стали необходимы не только для внешней, но и внутренней безопасности. Будущее, по мнению ученого, за отрытыми миру государствами, опирающимися на принципы национальной индифферентности. Подобно тому, как в прошлом международное право отделило государство от религии, так возможно разделение государства и нации. Отрытое государстводолжно обеспечить возможность исповедовать разные религии, обеспечить трансграничное сосуществование этнических, национальных и религиозных самосознаний на основе принципа конституционной терпимости.
Назад Далее
«Геополитика сверхдержав»
