Обсудить статью в дискуссионном клубе 
Дергачев В.А. Глобальная геоэкономика (трансформация мирового экономического пространства). Научная монография. — Одесса: ИПРЭЭИ НАНУ, 2003. - 238 с.
собственности. Однако зачастую разумная экономическая политика подменяется её имитацией.
Глобализация отрицательно сказалась на мировой периферии, не готовой к условиям открытого рынка и жесткой конкуренции. Усилилась поляризация мирового сообщества и маргинализация отдельных стран. Многие периферийные страны бросились из одной крайности в другую. После провозглашения независимости, бывшие колониальные страны лишились привычного патернализма со стороны метрополий и вынуждены были защитить национальное хозяйство от разорительной внешней конкуренции и от угрозы эксплуатации со стороны высокоразвитых стран. Поэтому здесь на протяжении длительного времени экономическая политика определялась опорой на собственные силы, стратегию импортозамещения, жесткий протекционизм и государственное регулирование экономики. Осуществлялась так же стратегия «коллективной опоры на собственные силы», создавались региональные объединения нескольких стран, местные «зоны свободной торговли», «таможенные зоны» и «общие рынки». Однако, несмотря на внешнюю аналогию с Европейским сообществом, в действительности осуществлялась крупномасштабная имитация либерализации экономики. На практике произошла консервация технологически отсталого хозяйства. Правда, в результате энергетического кризиса, странам-нефтеэкспортерам удалось частично сократить разрыв в среднедушевых доходах с индустриальными странами. Однако в большинстве развивающихся стран последовавшая «шоковая» либерализация и усиление открытости периферийных стран привели к разорению отечественных производств и обнищанию населения.
Примером возрастающей закрытости для внешней среды основных геоэкономических макрорегионов служат Европейский Союз и Организация экономического сотрудничества и развития. Особенно высоким товарооборотом внутри границ Европейского Содружества отличаются Голландия, Германия, Франция и Великобритания. Как следствие, здесь резко снижается миграция трудовых ресурсов вне национальных границ. Внутренний товарооборот стран ОЭСР, обладающих менее чем одной пятой мирового населения, составляет более 80 % мировых товарных трансакций.
Азиатский финансовый кризис 1997 – 1998 гг. обесценил национальные валюты в большинстве пострадавших стран. Государственные валютные резервы были исчерпаны, упали цены на недвижимость, началась цепная реакция банкротств, особенно в строительном бизнесе. Внешнее благополучие этих стран оказалось построенным на непрочном фундаменте. Международные финансовые институты оказались неспособными предложить новые стратегии, кроме наращивания финансовых вливаний в терпящие бедствия экономики, где заемные средства традиционно используются в интересах отдельных финансово-промышленных групп или коррумпированной государственной власти. Развитие массового производства примитивных материальных благ или сырьевых ресурсов на основе зарубежных инвестиций и импортируемых технологий оказалось тупиком мирового социально-экономического развития.
***
Долгосрочные стратегии догоняющего развития смогли принести лишь мимолетные результаты. Этот системный кризис индустриальной эпохи, служащий началом непосредственного разрушения индустриальной модели общественного производства, следующим образом описывется российским экономистом В.Л. Иноземцевым (1999).
Имевшие место на протяжении всей предшествующей истории индустриального общества кризисы в большинстве своем касались пропорциональности обмена между секторами общественного производства, никогда не ставя под угрозу существование какого-либо из них. Первый кризис индустриальной эпохи в 70-е годы нанес удар по сфере промышленного производства, а кризис конца 90-х годов представляет непосредственный процесс разрушения индустриального общества.
Если до 30-х годов ХХ века значительная часть ВВП создавалась в аграрном секторе, то в дальнейшем в экономическом развитии стала доминировать индустриализация. Доля сельского хозяйства в валовом национальном продукте США сократилась с 40 % в 1869 г. до 14 % по окончанию Первой мировой войны и к концу ХХ века не превысила 1,4 %. Соответственно изменилась и структура занятости в агарном секторе.
В середине ХХ века обрабатывающая промышленность доминировала в большинстве западных индустриальных стран, а первичный сектор стал уделом развивающегося мира. При этом возникла иллюзия высокой степени зависимости Запада от ввозимого сырья, энергоносителей и сельскохозяйственной продукции из стран Азии, Африки и Латинской Америки. ОПЕК и другие созданные региональные союзы экспортеров промышленного сырья проводили радикальную политику повышения цен на свою продукцию. На этот вызов развивающихся стран Запад отреагировал внедрением энергосберегающих и других технологий, бурным развитием третичного сектора производства. Высокий уровень жизни населения вызвал небывалый спрос на медицинские, бытовые и другие виды услуг. В западных странах значительно возросли затраты на научно-исследовательские, опытно-конструкторские работы и образование. В результате за период 1970 – 1985 гг. валовой национальный продукт высокоразвитых государств увеличился на 32 %, тогда как потребление энергии — всего лишь на 5 %. Уменьшились расходы металлов, угля, нефти, железной руды и древесины на единицу выпускаемой продукции.
Научно-техническая революция существенно ухудшила финансовое положение многих развивающихся (особенно центральноафриканских) стран из-за снижения экспортных поступлений в государственный бюджет. Отрицательное сальдо внешней торговли способствовало дефициту конвертируемых валют и провоцировала привлечение западных кредитов. За период 1975 – 1995 гг. внешний долг развивающихся стран увеличился с 130 млрд. до 2 трлн. американских долларов. Доля в мировой торговле наиболее бедных развивающихся стран, где проживает 20 % населения мира, сократилась в 1960 – 1999 гг. с 4 до 1 %. Таким образом, третичный сектор в западных странах всего за двадцать лет вытеснил на периферию экономики первичные отрасли промышленности и обострил катастрофическое положение экспортеров сырья и сельскохозяйственной продукции.
Конец ХХ века ознаменовался невиданным экономическим подъемом высокоразвитых стран. Запад переживает бурное развитие информационного сектора общественного производства. В 1995 году в США в науке, образовании, здравоохранении и производстве программного обеспечения создавалось 43 % ВНП. В середине 90-х годов объем мирового рынка услуг коммуникационных систем составил свыше 400 млрд. долларов, в том числе 100 млрд. долларов рынок программных продуктов, контролируемый на три четверти американскими компаниями. Продукция высоких технологий обеспечивала 22 % внешнеторгового оборота постиндустриальных стран.
Произошли кардинальные изменения в социальном фундаменте общественного производства. На смену пролетариата, ведущей социальной силы индустриализации, пришли менеджеры, программисты и работники образования. Занятость в сфере профессиональных услуг в мировых информационно-интеллектуальных технополисах (Кремневая долина под Сан-Франциско и др.) достигла 90 %.
В конце ХХ века для потенциальных инвесторов возросла привлекательность постиндустриальных стран. Уже в 1990 году члены «клуба семи» наиболее высокоразвитых стран обладали 80 % мировой компьютерной техники и обеспечивали 90 % высокотехнологического производства. Растущие инвестиции в высокотехнологические секторы промышленности США создали благоприятный инвестиционный климат для национальной экономики, а безработица упала до минимального за последние четверть века уровня. Только за десятилетие доля инвестиций в США увеличилась с 10 до 30 % мирового объема зарубежных прямых инвестиций, что не вызвало потери контроля американцев за своей экономикой. Вместе с тем, западные компании оказались сильно переоценены инвесторами, что сказалось на мировом финансовом рынке.
Операции на фондовом рынке приобрели отчетливо спекулятивный характер. Рост фондовых индексов происходит вне реальной зависимости от развития материальных благ и услуг. Рыночная стоимость акций растет значительно быстрее промышленного производства. Фантастически ускорилось обращение ценных бумаг. Если в 1960 году акция соответствующей компании принадлежала своему владельцу 6 лет, то в конце столетия при ажиотажном спросе их значительная часть каждую неделю переходи из рук в руки. Абсолютный рекорд ХХ века был зарегистрирован в 1997 году на нью-йоркской фондовой бирже, когда в течение одной торговой сессии было продано 1, 2 млрд. акций.
Кризис индустриальной цивилизации выводит на смену пролетариата, являющегося носителем индустриальных ценностей, новый социальный класс интеллектуалов. Главным стратегическим товаром становятся информация, знания и идеи. Развитие высокотехнологических производств требует партнерских коммуникаций, приходящих на смену иерархических отношений хозяев, менеджеров и наемных работников.
***
В новых независимых государствах велика вера в догоняющее развитие. «Железная» логика здесь такова. Закончится экономический кризис, будут восстановлены утраченные объемы производства и тогда останется только задача догнать другие страны по производству той или иной продукции. Но мир не стоял на месте, пока в отдельных странах вместо модернизации общества занимались имитацией экономических реформ. Практически можно догнать стоящий на запасном пути поезд, пассажиры которого давно пересели на более скоростные средства передвижения. Рассмотрим геоэкономические тенденции конкурентоспособности некоторых отраслей мирового хозяйства.
В условиях открытой экономики конкурентоспособность экспортной продукции во многом зависит от объемов и структуры потребления первичных энергоресурсов и цен на энергоносители на мировом рынке. В конце ХХ века в мировом топливно-энергетическом балансе потребление нефти составило 38 %, природного газа — 24 %, угля — 32 %, атомной энергии — 2 %, гидроэнергии и возобновляемых источников — 4 %.
Из всех видов первичных энергоресурсов наибольшее распространение имеет уголь, запасы которого в пересчете на условное топливо превышают суммарные запасы нефти и газа. Крупнейшими запасами угля располагает Китай, где его доля в топливно-энергетическом балансе составляет свыше 80 %. В результате сжигания огромного количества угля здесь происходит крупномасштабное загрязнение атмосферы, влияющее на здоровье людей. Наряду с КНР большими запасами угля имеют Россия, США, Австралия, Канада, Германия, ЮАР, Великобритания, Польша и Индия. Наблюдается большая дифференциация в себестоимости угля. По сравнению со среднемировой ценой в 12 – 15 долларов за тонну, себестоимость в России — 25–30 долларов, Польше — 35 – 40 долларов, а в Украине — 45 – 50 долларов. Если при социализме в этих странах шахтеры относились к привилегированному и высокооплачиваемому отряду рабочего класса, то в условиях открытой экономики оплата их труда значительно снизилась.
Запасы нефти и газа неравномерно распределены между отдельными регионами. На ближневосточные нефтеэкспортирующие страны приходится 77 % мировых запасов нефти , тогда как на промышленно развитые страны — 5 %.
Благодаря экономической эффективности и экологической чистоте наиболее высокими темпами растет в структуре потребления топливно-энергетических ресурсов доля природного газа. Основные запасы природного газа сосредоточены в России и Туркменистане (38 %), на Ближнем Востоке (34 %). На США, Канаду и западноевропейские страны приходится чуть более 3 % мировых запасов газа. Крупнейшим экспортером газа является Россия и страны Северной Африки (Алжир и Ливия), а основными импортерами — Западная Европа и страны АТР (Япония, Южная Корея и Тайвань).
Произошли существенные изменения в мировой черной металлургии. Азия выплавляет свыше 38 % мирового производства стали. Здесь мировым лидером является Китай (около 15 % мировой выплавки стали), на втором месте — США. Ведущими мировыми экспортерами металлопродукции являются Германия, Япония и Россия. В 90-е годы объем производства стали в России, Украине и Казахстане уменьшился в два раза. Здесь отмечается низкий технологический уровень большинства металлургических предприятий.
В черной металлургии наиболее эффективной является экспорт продукции четвертого металлургического передела (проката и труб). В бывших социалистических странах экспортная ориентация металлургии часто осуществляется в ущерб внутреннему потреблению, модернизации производства и ведет к разрушению технологического цикла. В 90-е годы в реконструкцию американских металлургических заводов было вложено свыше 50 млрд. долларов и увеличилась стоимость металлопроката. Соединенные Штаты вынуждены были принять антидемпинговые меры против импорта дешевого российского и украинского проката.
В конце ХХ века изменилась география мировой трубной промышленности. Высокопроизводительное технологическое оборудование позволило не только обеспечить производство стальных труб высокого качества при минимальных энергетических затратах и потерях металла, но и снизить стоимость трубоэлектросварочных станов. Это способствовало развитию производства труб в Азии, Латинской Америке и странах ЦВЕ. В результате произошел спад производства в Украине, являющейся в прошлом одним из мировых производителей труб. Из-за устаревших технологий, высокой энерго- и материалоемкости украинская продукция теряет емкий российский рынок.
На размещение текстильной промышленности оказывают влияние конъюнктура на мировом рынке текстильного сырья, наличие современного технологического оборудования и стоимость рабочей силы. Текстильная промышленность перемещается из индустриально развитых в развивающиеся страны, где растет потребление хлопка и химических волокон. Эпицентром мировой текстильной промышленности стал Азиатско-Тихоокеанский регион. Мировым лидером производства хлопчатобумажных тканей является Китай, далее идут Индия и Пакистан. Здесь стоимость рабочей силы в 20 –40 раз ниже, чем в высокоразвитых странах. Китай занимает первое место в мире по производству и экспорту хлопчатобумажных и шерстяных тканей. В 90-е годы в текстильное производство вложено свыше 15 млрд. долларов иностранных инвестиций, что позволило внедрить оборудование с электронным управлением на базе микропроцессоров и компьютеров. Высокая производительность оборудования в сочетании с дешевыми трудовыми ресурсами и собственной сырьевой базой (хлопок, шерсть) превратили китайскую продукцию в наиболее конкурентоспособную на мировом рынке.
В США и Западной Европе сокращение производства и занятости сопровождается возросшим объемом продаж за счет качества продукции и повышения эффективности труда. В Восточной Европе произошел катастрофический спад в текстильной промышленности, в прошлом ориентированной на дорогой среднеазиатский хлопок.
В конце ХХ века продовольственная безопасность государств стала определяться не только внутренними, но и внешними геоэкономическими факторами. Изменилась мировая продовольственная стратегия. Вместо расширения экспорта продуктов питания Запад через транснациональные корпорации стал способствовать росту производства продовольствия в развивающихся странах, что содействовало международной стабильности и предотвращению возможных социальных конфликтов, вызванных недоеданием и голодом. В развивающихся странах созданы агропромышленные технологические циклы от выращивания до переработки, упаковки и транспортировки продукции. Зеленая революция способствовала внедрению новых сортов риса, кукурузы, хлопка, сои и других сельскохозяйственных культур, обладающих высокими технологическими и потребительскими характеристиками.
Наиболее впечатляющие успехи достигнуты в сельском хозяйстве США и Китая. В Соединенных Штатах сельское хозяйство стало наукоемким и превратилось в сферу приложения высоких технологий. Эффективно осуществляется экспорт сельскохозяйственного сырья с его дальнейшей переработкой преимущественно филиалами американский компаний в развивающихся странах.
Сельское хозяйство Восточной Европы, долгие годы поддерживаемое крупномасштабными государственными дотациями, регрессировало в условиях открытой экономики. Продовольственная продукция оказалась неконкурентоспособной на мировом рынке. Так, например, Украина, занимавшая в 80-е годы первое место в мире по производству свекловичного сахара на душу населения, утратила лидирующие позиции. Низкая конкурентоспособность украинского сахара, ставшего дороже польского, обусловлена высокими энергетическими затратами, удельными затратами труда, финансов и материальных ресурсов. Россия, в прошлом крупнейший потребитель украинского сахара, начала ввозить более дешевый латиноамериканский тростниковый сахар.
***
Для того, что найти свое место в мире, для государства чрезвычайно важно понять соотнесение между процессами экономической глобализации и региональной экономической интеграции. Эти проблемы обстоятельно изложены в труде российского ученого Ю.В. Шишкова (2001), который дает им следующую интерпретацию.
Если развитие интернационализации вширь ведет к глобализации, то развитие её вглубь — к интеграции и формированию целостных региональных пространств с единой валютно-финансовой системой. Технически и экономически развитые страны имеют больше производственных и финансовых возможностей для активного включения в международное разделение труда.
На ранних этапах экономического развития международное разделение труда было преимущественно межотраслевым. Согласно теории сравнительных преимуществ, в процессе международной конкуренции из всех производимых ими товаров страны специализируются на производстве тех, экспорт которых наиболее выгоден.
В дальнейшем прогресс производства ведет к переходу от межотраслевого к внутриотраслевому разделению труда. Отдельные звенья технологического цикла дислоцируются в разных странах. Стимулом международного разделения труда в этих условиях становятся не сравнительные преимущества, описанные классической теорией Рикардо, а выгоды специализации и масштабы производства. Для развитых стран с технологичными отраслями обрабатывающей промышленности важны гарантированные внешние рынки. Эти страны заинтересованы в необратимой либерализации международных экономических отношений.
Ю.В. Шишков обращает внимание на следующую особенность интеграционных экономических процессов. Каждой стадии развития национальной экономики соответствует определенный уровень воспроизводственной открытости к внешним рынкам. На примере Франции, Германии, Соединенных Штатов и России автор показал, что в прошлом только достаточно высокий уровень развития промышленности способствовал постепенной либерализации импорта. К взаимному интегрированию наиболее расположены развитые страны. Здесь взаимодополняемость экономик обусловлена также взаимозависимостью между уровнем благосостояния и уровнем их технологического развития. Чем выше платежеспособность населения, тем более высокий спрос предъявляется на новейшие качественные изделия.
В книге на примере бывших колониальных стран и Совета экономической взаимопомощи (СЭВ) показаны особенности квазиинтеграционных процессов, имеющих только внешние сходства с экономической интеграцией. Особо отмечается низкая интеграционная эффективность между развивающимися странами, когда их экономический уровень не достигнул стадии органической необходимости объединения воспроизводственных процессов.
Позитивным примером является западноевропейская интеграция развитых стран. В отличие от других субрегиональных объединений Европейский Союз служит единственным успешным опытом формирования единого рынка и создания соответствующих наднациональных институтов. Здесь удалось реализовать последовательную и постепенную интеграцию. На протяжении нескольких десятилетий в Западной Европе была реализована следующая модель: ассоциация свободной торговли — таможенный союз — общий рынок товаров, капиталов и рабочей силы — валютный союз. Попытки сиюминутно внедрить эту классическую модель в постсоветском пространстве закончилась провалом. Союз независимых государств (СНГ) не состоялся как эффективное экономическое объединение. Страны, отличающиеся упадком экономики и живущие не по законам, а «по понятиям», начали «успешно» мигрировать на мировую Периферию.
Геоэкономика утраченных возможностей
О трудном выборе пути социально-экономического развития свидетельствует опыт стран Латинской Америки и Черной Африки. Большинство латиноамериканских стран испытывают глубокий кризис, обострившийся в результате нестабильности мирового финансового рынка, особенно затронувшего экономику самой крупной региональной державы Бразилии. За последние десятилетия экономические трудности Латинской Америки порождены резким ужесточением условий внешнего заимствования, увеличением процентных ставок по кредитам и снижением мировых цен на основную экспортную продукцию. Латинская Америка стала настоящим полигоном для международных финансовых институтов, где методом проб и ошибок были апробированы различные подходы к антиинфляционной политике, давшие в некоторых случаях положительные результаты. Выделяются три альтернативных стабилизационных стратегии: «ортодоксальная», «неортодоксальная» и «смешанная».
Ортодоксальная стратегия стабилизации, основанная на неоклассической монетаристской макроэкономической теории, делает упор на сокращение денежной массы, отсутствие контроля за ценами и зарплатой, сочетание мер бюджетной политики с регулированием валютного курса. Этот подход лежит в основе программ стабилизации Международного Валютного Фонда. На практике экономическая либерализация неизбежно ведет к росту цен и разрастанию инфляции. В итоге монетаристы предлагают крайне жесткие меры, приводящие к тяжелым социально-экономическим последствиям. Эта антикризисная и антиинфляционная «стабилизация» способствует не возрождению национальной экономики, а дает возможность платить внешние долги за счет резкого сокращения внутреннего потребления, не считаясь с социальными последствиями. Такие программы получили широкое распространение в Латинской Америки и Черной Африки, где из 32 стран можно выделить только позитивный пример Чили. В целом, экономическая либерализация при макроэкономической разбалансированности неизбежно ведет к резкой активизации инфляции и значительно ослабляет стабилизацию. Таким образом, монетаристкий подход, примененный к странам с неразвитым рынком, потерпел полный провал.
В основе неортодоксальной стабилизации сторонниками структуралистической школы подчеркивается роль инфляционной инерции, преодоление которой возможно через воздействие на зарплату и цену. Ключевой элемент стабилизации, исходящий из реального состояния несовершенного рынка развивающихся стран, заключается в необходимости использования экономических и административных регуляторов, позволяющих избежать резкого и социально опасного спада производства. Первоначально программы дали сенсационные результаты, доведя инфляцию до нуля. Они пользовались огромной популярностью у населения, но медовый месяц сменился признаками нарастания диспропорций, контроль цен стал сдерживать производство товаров.
Смешанная стратегия стабилизации была осуществлена на основе прагматического синтеза в Мексике и Аргентине. Как свидетельствует многочисленный опыт, общей основой стабилизационных проектов является наличие сильной и относительно независимой от внешнего воздействия исполнительной власти. В числе добившихся успеха стран имеются авторитарные и демократические режимы.
После распада Советского Союза изменилась геополитическая обстановка в Африке. Еще в недалеком прошлом особенно Черная Африка была поделена между сверхдержавами на зоны влияния. СССР оказывал военную и экономическую помощь местным режимам в строительстве «социализма», включая скандально известного императора-людоеда Центрально-Африканской республики, только за политическую лояльность. Причем определить политическую ориентацию африканских стран было элементарно просто. Когда студенты на экзаменах по географии испытывали трудности в этом вопросе, автор рекомендовал более внимательно ознакомиться с экономической картой континента. Страны, бедные полезными ископаемыми и со слабо развитым хозяйством, «строили», как правило, социализм. И, наоборот, страны с относительно развитой экономикой и богатыми природными ресурсами, шли по пути капитализма. Когда противостояние двух политических и экономических закончилось, нарушилась относительная стабильность на африканском континенте. Если раньше за политическую ориентацию сверхдержавы оказывали существенную и зачастую безвозмездную помощь, развращавшую местную власть, то теперь в этом исчезла необходимость.
В Черной Африке сложилась драматическая социально-экономическая обстановка. На рубежах влияния ислама и других верований наблюдаются кровавые междоусобицы. Многие местные политические деятели заявляют, что жить при колониализме было во много раз лучше, чем сегодня. Например, в Заире, где до провозглашения независимости в 1960 г. функционировало 140 тыс. км. дорог с твердым покрытием, уцелело только 15 тыс. км. В Анголе, Сомали и других странах разрушены заводы. Большинство граждан африканских стран разочарованы в способностях и честности национальной элиты и не верят политическим руководителям.
Нигерийский Логос — крупнейший мегаполис Черной Африки — считается самым коррумпированным городом мира, отличающимся разгулом насилия и круговой порукой. Здесь в экономике правят бал «авторитеты», которые вместе с продажной властью составляют «золотую элиту в законе», живущую в роскошных особняках, огражденных колючей проволокой от простого народа.
В большинстве стран Черной Африки ежегодно сокращается валовой национальный продукт, наблюдается дефицит продуктов питания, а международная гуманитарная помощь разворовывается. Местные национальные модели общественно развития оказались несостоятельными. Политики, вошедшие во власть на волне демократии по принципу «из грязи в князи», скомпрометировали национальный путь возрождения, быстро теряют авторитет и доверие. Многие «демократические» лидеры оказались некомпетентными и коррумпированными.
Усиливается социальная маргинализация Черной Африки, переживающей самый острый в истории общественный кризис. В результате национально-освободительного движения сформировался антиколониальный неотрадиционализм, основанный на эгоцентризме (отрицательном отношении к Западу) и самоценности африканской модели «духовной гармонии цивилизации без машин». Проявляется неэффективность очередного обращения к традиционным ценностям, уже дважды демонстрирующим свою слабость в столкновении с внешним миром. Отмечается неспособность африканцев интегрировать мировые достижения путем оживления традиционных ценностей заимствованиями извне или обращением к науке. Этот путь, показавший прогрессивность в Азиатско-Тихоокеанском регионе, оказался неприемлемым в Африке, где психология находится на средневековом уровне, а ученых ненавидят.
Приведенные примеры отрицают наличие универсальных стратегий развития. Либерализация экономики в развивающихся странах не всегда приводит к желаемым результатам. Усиливается разрыв между Севером и Югом, Центром и Периферией мирового капиталистического хозяйства. «Шоковая терапия» стала «потерянным десятилетием» для многих стран Латинской Америки и Африки. Стало очевидным, что необходимо не только учитывать функции места и социального времени, но и неготовность к позитивным преобразованиям местных элит.
Рыночный фундаментализм
Переход от закрытого к открытому обществу — процесс либерализации экономики, политики и становления личности — в постсоветском пространстве сопровождается распространением мифов. Один из них — надежда на "экономическое чудо" с помощью импорта зарубежной модели развития.
Проиграв мирное соревнование двух общественно-политических систем, восточные славяне начали строить капитализм с таким «успехом», что возникла угроза его гибели изнутри. Модель «дикого» капитализма с «последними оплотами» демократии и «героями» (казнокрадами) капиталистического труда компрометирует Запад перед мировым сообществом, особенно на Востоке, где усиливается противостояние между рыночным и религиозным фундаментализмом.
По определению Карла Поппера открытому обществу противостояло закрытое, основанное на тоталитарной идеологии. Его ученик, известный финансист и филантроп Дж. Сорос в книге «Кризис капитализма» (1999) отмечает угрозу открытому обществу из другого источника — отсутствия общественного согласия и правильного руководства. Коррупция существовала всегда, но оказавшись с символами демократии в другом социокультурном, пронизанным радиацией атеизма, пространстве она оказалась возведенной в ранг морального принципа. В основе человеческой деятельности лежат экономические (рыночные) и общественные (моральные) ценности. Рыночные ценности утилитарны и легко измеряемы в денежных единицах, они отражают заботу человека о себе самом. Моральные ценности выражают заботу о других и не поддаются измерению. Распространение рыночных ценностей на политику, право, медицину, науку и другие сферы общественной жизни разрушает социум. Подмена моральных принципов («хорошо» или «плохо») экономическими («эффективно» или «неэффективно») представляет главную угрозу стабильности современного капиталистического общества.
Вопреки широко распространенному представлению, существует глубокое противоречие между капитализмом и демократией. Страны экономической периферии вынуждены догонять развитые капиталистические государства. Сделать это можно только с помощью активного привлечения международного капитала. Поэтому идет жесткая борьба за международные инвестиционные ресурсы. Временно низкая заработная плата при прочих равных условиях приводит к росту нормы прибыли на капитал. Сдерживать зарплату легче автократическим правительствам, что и предопределило триумф тоталитарных режимов во многих странах поздней индустриализации. Здесь государственная политика осуществлялась военной диктатурой, помогающей местному бизнесу аккумулировать капитал (Южная Корея, Индонезия) или государство само становилось капиталистом (Сингапур). Теоретически можно обеспечить долговременный экономический рост и без участия международного капитала, что продемонстрировал сталинский режим, где стратегические планы обеспечивались низким уровнем текущего потребления населения и отложенным спросом в виде сберегательных вкладов.
В мире отсутствует закономерность успешного перехода от автократии к развитию демократических институтов. Капитализм сам по себе не «толкает» страны к демократии. Ставка капитализма — благосостояние, а для демократии — голоса граждан. У капитализма и демократии разные интересы, соответственно, частные и общественные. Полная власть рынка в экономических или финансовых вопросах вызывает хаос и может в конечном итоге привести к падению мировой системы капитализма.
В постсоветское пространство пришла не демократия, а нечто другое — рыночный фундаментализм с неограниченной верой в чудеса рынка, свободного предпринимательства. Несостоятельность политиков и распад нравственных ценностей подрывают экономику значительно сильнее, чем неудачи рыночного механизма.
Геополитика во многом определяет поведение государства его географическим, политическим и экономическим положением. Корни геополитического реализма заложил еще кардинал Ришелье, провозгласивший, что у государства нет принципов, а есть только интересы. Геополитическая доктрина схожа с доктриной рыночного фундаментализма: обе трактуют эгоистический интерес как единственную реальность. Для геополитики таким субъектом является государство, а для свободного предпринимательства — индивидуальный участник рынка. Обе доктрины близко роднит вульгарный вариант дарвинизма, согласно которого выживание самого сильного — закон природы. Геополитики даже сравнивают государства с пешками на шахматной доске, не интересуясь, что происходит внутри этих фигур. Геополитическому реализму, рыночному фундаментализму и вульгарному социальному дарвинизму присущ общий недостаток: забвение альтруизма и сотрудничества. Дж. Сорос обращает внимание на единые позиции рыночного и религиозного фундаментализма по отношению к активной роли государства. Рыночный фундаментализм выступает против вмешательства государства в экономику, а религиозный фундаментализм — против пропагандируемых государством либеральных взглядов. Одни хотят полной свободы для бизнеса, другие видят в этом угрозу для религиозных ценностей.
Возможно, после падения «железного занавеса» в постсоветское пространство, пораженное радиацией атеизма, вошел вместо европейской демократии — рыночный и религиозный фундаментализм. Символом безбожного рыночного фундаментализма стала Москва, а религиозного фундаментализма — Чечня. Каждая сторона обвиняет друг друга в отсутствии «истинной» демократии или веры. Идет необъявленная война, жертвой которой становится все больше невинных людей, а главный фронт проходит через души людей, террористические и полицейские акции, через уничтоженные города и селения, взорванные жилые дома.
Этнизация и криминализация экономики
Глобальные электронные коммуникации усиливают этнизацию международных экономических отношений. Наряду с традиционным этническим предпринимательством маргинальных субкультур, формируются своеобразные «большие пространства» (глобальные этнические торговые системы). Становится возможной не только территориальная, но и глобальная консолидация нации, объединяющая разбросанную по всему миру диаспору.
Исторический опыт свидетельствует, что своеобразной «свечой зажигания» созидательной деятельности и «локомотивом» общественного развития выступают маргинальные субкультуры или культурно-маргинальные кланы (общины). Страстная ностальгия между внутренним и утраченным внешним миром, острое переживание отъединенности от исторической родины, греховного мира и другие социально-психологические факторы создают уверенность в необходимости созидательной деятельности. Страстная ностальгия обусловлена воздействием на человека социокультурной среды с чуждым ритмом этнического поля. Выделяются несколько типов маргинальных субкультур: конфессиональные (баптисты, мормоны, греко-католики, староверы и др.), этнохозяйственные (этническое предпринимательство), геоэтнические (поморы, горцы, казаки), социокультурные (диаспора, бикультуралы), сословные (купцы - маргиналы средневековья) и семейные (родовые кланы). Выделяются также люмпенизированные маргиналы — разрушители общественных основ.
Известна роль еврейской диаспоры, протестантских и других конфессиональных общин в развитии деловой активности в Западной Европе и США, семейных кланов - на Востоке. В постсоветской России особую активность проявляет этническое предпринимательство, в том числе евреи и «лица кавказской национальности», а в странах Балтии, несмотря на ограничение прав русскоязычного населения, значительных успехов в бизнесе достигли русские.
Особенно высокой степенью мотивации на активную экономическую деятельность отличаются китайская (хуацяо) и еврейская диаспоры. Они производят ежегодно продукции в сотни миллиардов долларов, соответственно, сопоставимой по объему с валовым национальным продуктом Китая и во много раз превышающей показатель Израиля. Если в становлении европейского капитализма велика роль еврейского капитала, то в конце ХХ века особые масштабы стал набирать мировой китайский бизнес. На Востоке исключительно велика роль семейных кланов, где, например, в Китае семнадцатиюродная тетя является близкой родственницей. В начале ХХ1 века в этническом предпринимательстве на первое место, обогнав еврейскую диаспору, выйдут хуацяо. Суммарный ВВП Китая и хуацяо сравняется с показателем Соединенных Штатов. Отмечается повышение деловой активности этнического предпринимательства в России и других постсоветских странах.
В ХХ веке в криминальной экономике доминировала итальянская, русская и колумбийская мафия. Есть все основания предполагать, что наступает век триад (разновидность мафии с китайской спецификой), самой многочисленной группировки мирового этнического криминального бизнеса. Триады контролируют и защищают китайский бизнес от местного рэкета по всему миру. По своей организованности и эффективности с триадами не может соперничать итальянская, русская или какая-нибудь другая мафия.
Понятие «триада» связано с философским восприятием мира. Известна основополагающая концепция конфуцианства об объективно существующей триаде (земля, человек и небо), где человек стоит в центре вселенной и соединяет противоположные полюса. В 1674 году в Китае появились секретные организации — триады, ставящие своей политической цель отстранения от власти правящей династии маньчжуров. В дальнейшем триады трансформировались в тайный синдикат криминальных группировок. Банды триад контролируют и защищают китайский бизнес по всему мира. Китайский предприниматель в любой стране мира не боится местного рэкета, так как находится под защитой триады, получающей часть своей прибыли. Криминальная «философия» ставит в центре мировой теневой экономики триады, обеспечивающие нерасторжимость китайского бизнеса.
Под контролем триад находится игорный бизнес Аомыня (бывшей португальской колони), известного как «восточное Монте-Карло». Доходы от игорного бизнеса превышают 2 млрд. долларов, что сопоставимо с доходами американской столицы рулетки Лас-Вегасом. Триады чувствуют себя особенно благополучно в странах с высоким уровнем коррупции в Юго-Восточной Азии. Вполне возможно, что под властью триад окажется экономика постсоветских страны, где имеются местные продажные «элиты в законе».
Индонезия является крупнейшей страной мира, контролируемой бизнесом китайской диаспоры. В конце ХХ века особенно жестко пострадала от азиатского кризиса Индонезия, которой раньше предсказывали светлое будущее. Катастрофически обесценилась национальная валюта, наступил крах фондового рынка и банковской системы, спад производства сопровождался дефицитом товаров первой необходимости, возникли беспорядки на религиозно-этнической почве, студенты выступили с призывом демократизации общества. Российский историк Виктор Сумский так описывает этнические причины несостоявшегося «экономического чуда».
В Индонезии китайская диаспора, составляющая 3,5 % населения страны, традиционно играет ключевую роль в экономике. Еще во времена Голландской Ост-Индской компании европейцы сделали деловых китайцев посредниками в отношениях с местным населением. Китайцы в отличие от коренных индонезийцев имели статус голландских подданных. Поэтому индонезийскому национализму (особенно мусульманскому) как идеологии освободительного движения была присуща и антикитайская направленность. С приобретением независимости возник соблазн получить преференции для национальной буржуазии под лозунгом заботы о «титульной нации». Во время авторитарного режима Сукарно часть китайцев была вынуждена эмигрировать. Представители «титульной нации» независимо от деловых способностей и образования становились «хозяевами» экономики. Но, как оказалось, этого недостаточно для её эффективного развития. Для бизнеса необходимы были люди с деловыми качествами, знанием рынка и ссудным капиталом. Бывшие борцы за независимость пошли на союз с состоятельными китайцами. Со временем образовалось ядро «нового класса» — бюрократической буржуазии. Используя должностные полномочия для «бизнеса» на государственных ресурсах и личного обогащения, элита «титульной нации» превратилась в паразитирующую социальную прослойку.
В 1965 году с приходом к власти генерала Сухарто начались беспрецедентные гонения на китайцев, объявленных «пятой колонной» Пекина. Легитимность военно-бюрократического режима зависела от умения решать экономические проблемы. История вновь повторилась. Потребовались не только западные инвестиции, но и китайские «денежные мешки». Вновь начал процветать союз индонезийских чиновников с китайскими банкирами, торговцами и промышленниками. Первые создавали тепличные условия для роста китайского бизнеса, вторые не оставались в долгу перед высокими покровителями, обеспечивали материальную поддержку политический кампаний режима и оказывали другие услуги коррумпированной власти. Локомотивом экономики стала бизнес-империя выходца из южно-китайской провинции Фуцзянь магната-миллиардера Лим Сиу Лионга, старинного делового партнера «семьи» индонезийского президента. Лим входил в списки самых богатых и могущественных людей планеты. Со временем к руководству бизнесом пришел его младший сын, выпускник знаменитой Лондонской школы экономики Салим. В 1990 году в эту китайскую корпорацию входило свыше 300 компаний, занимающихся агробизнесом, телекоммуникациями, производством электроники , строительством и эксплуатацией курортных комплексов. В 1990 году на долю бизнес-империи приходилось примерно 5 % валового внутреннего продукта Индонезии. Под её финансовым контролем осуществлялось обустройство свободной экспортно-промышленной зоны на острове Бутам.
Руководствуясь не только формулой патронажа «ты мне, я тебе», но и известной поговоркой «на власти надейся, а сам не плошай», китайская бизнес-империя задолго до финансового кризиса в Индонезии и отставки стареющего президента Сухарто, начала активизировать политику диверсификации своей деятельности за рубежом, включая Гонконг. Финансовый кризис ускорил бегство китайского капитала. Этот пример этнического бизнеса наглядно показывает, что при выборе модели экономического развития нельзя пренебрегать этническими и психологическими особенностями и уповать на всесильную рыночную стихию.
***
Не существует универсальной стратегии мирохозяйственной интеграции. В многомерном коммуникационном пространстве слепое заимствование западных или других ценностей может иметь только разрушительные последствия, если не учитывается неоднородность социального времени и функции места. Геоэкономическая стратегия ведет к успеху и благоденствию, если государству удается создать критическую массу думающих людей.
Назад Далее
«Геополитика сверхдержав»
